Введение. Русская литература XVIII века Этюд в багровых тонах

Поэты и писатели древней Греции и Рима 4 Эзоп – древнегреческий баснописец VI века до н. э.5 Эсхил – древнегреческий поэт-драматург V века до н. э.6 Леонид, Тарентский – древнегреческий поэт конца IV – начала III веков до н. э.Лукиан – древнегреческий поэт II века до н. э.Софокл

Писатели и поэты XVIII века 4 Гете, Иоган Вольфганг – немецкий писатель.Дефо, Даниель – английский писатель.5 Бернс, Роберт – шотландский поэт.Дидро, Дени – французский писатель, философ.Лакло, Пьер де – французский писатель.Лесаж, Ален Рене – французский писатель.Руссо,

«Мое маленькое хозяйство» - говорила Екатерина о своей империи. Взглядом хорошей хозяйки она окинула и сказочный мир: упорядоченное, чистое, в меру украшенное пространство создано исключительно для положительных событий. Конфликта добра и зла нет здесь. Все происходит как должно, никаких «вдруг» быть не может. Все описания в сказках служат положительными примерами: отношения родителей, образ правления, жилища и еда, крестьянская жизнь... Даже испытания для Хлора и Рассудка даны в идеально-должностном представлении: путешественники заночевали в деревенской избе - «хотя на войлочках, но на по­душках с белой наволочкой». Царское дитя «доброе, жалостливое, щедрое, послушливое, почтительное, учтивое, благодарное». Имен­но такие качества нужны будущему правителю, чтобы подтверди­лось отцовское имя-титул «Царь добрый человек».

«Сказка о царевиче Февее» (1783) предназначена для чтения подросших детей. Царевич Февей (его имя значит «красное сол­нышко») и царевич Хлор аллегоризируют два возраста - детство и юность. Собственно детских или подростковых черт в этих персона­жах нет. Заранее предначертанное идеальное будущее ребенка заме­щает собой его настоящее, поэтому фигура ребенка кажется умень­шенной копией взрослого. В литературах Древнего Рима и эпохи классицизма психофизиологической специфике детства не уделя­лось внимания, любовь и уважение к ребенку проявлялись в «обна­ружении» в нем идеальных взрослых черт. В сказках Екатерины хоро­шо заметны и другие приметы русского классицизма: смешение традиций античного европеизма, ориентализма и славянизма, культ просвещенного разума и рассудочной добродетели, идеология им­перского утопизма, изображение должного вместо действительного.

Екатерина II разрабатывала принципы актуального для того времени жанра - детской дидактике-аллегорической сказки, близ­кой басне или притче. Сказочные традиции, заложенные «фило­софом на троне», будут использовать детский писатель В. Бурья­нов, его современники А.С.Пушкин и В.А.Жуковский, а также Д .С.Мамин-Сибиряк, В.М.Гаршин, М.Горький. Значение ска­зок Екатерины II выходило за пределы задач индивидуального воспитания. Еще при жизни автора они были переведены и изда­ны в Германии, а в XIX веке переиздавались в России.

Просвещенная императрица хорошо разбиралась в европейской философии и литературе своего времени, сама написала около пяти тысяч разнообразных сочинений. Полагая воспитание и про­свещение лучшими средствами для развития государственного бла­госостояния и смягчения нравов, Екатерина Великая немало сде­лала для становления новой системы учебных заведений в Рос­сии, поощряла искусства и литературу.

В русской истории XVIII века вопросы воспитания и образова­ния, ума и «слабоумия» были ключевыми, так как дворянское сословие раскололось на старинное, гордящееся своим еще «допет­ровским» умом, и новое, выше знатности ставящее величие души и просвещенный разум. Дмитрий Иванович Фонвизин (1745- 1792), восприемник идей Вольтера, посвятил этим вопросам лучшую свою комедию «Недоросль» (1782), а также неоконченную коме­дию «Выбор гувернера» (1790-1792). Он утверждал, что аристо­кратическая спесь родителей в сочетании с их варварским умом - наихудшие условия для развития детей, образы которых он рисо­вал с беспощадностью злого карикатуриста. Десятилетний князь Василий из неоконченной пьесы всем без разбора сует для поце­луя ручку, недоросль Митрофанушка заявляет: «Не хочу учиться, хочу жениться». Митрофанушка воплощает в себе тип простодуш­ного дикаря времен российского Просвещения (к тому времени Фонвизин уже читал «философскую повесть» Вольтера «Кандид, или Оптимизм», 1759, - о настоящем дикаре, попавшем в циви­лизованное общество). У Вольтера один дикарь на всю Францию, Фонвизин же увидел множество дикарей, да еще облеченных вла­стью: такова мера весов в комедии. Многие сцены из «Недоросля» напоминают школьные анекдоты или басни датчанина Л.Холь-берга, которые во множестве переводил Фонвизин 1 , - о двери,

" Басни Л.Хольберга вдохновляли X. К.Андерсена. Басня «Утешение в несча­стье» начинается словами: «Некоторый человек по случаю лишился носу», - не она ли запомнилась Гоголю? Поэма К.И.Чуковского «Крокодил» построена на сюжете басни Хольберга «Война зверей против людей».

что бывает и существительным, и прилагательным, о свиньях, что выше человека, и др.

В «Недоросле» звучит критика и по поводу тех церковных книг, которые на протяжении многих поколений внушали ученикам мысль о ничтожестве собственной личности:

Кутейкин (открывает часослов, Митрофан берет указку). Начнем благословясь. За мною, со вниманием. «Аз же есмь червь...» Митрофан. «Аз же есмь червь...»

Куте й кин. Червь, сиречь животина, скот. Сиречь: «аз есмь скот».

Митрофан. «Аз есмь скот».

Митрофан (так же). «А не человек».

Кутейкин. «Поношение человеков».

Митрофан. «Поношение человеков».

Кутей кин. «И уни...»

Трудно переоценить роль фонвизинского «Недоросля» в исто­рии русской педагогики, в развитии русского детского театра и русской литературы в целом. Критика воспитания, воспитателей и самих «недорослей» будет звучать и в произведениях А. С. Пушкина (образ Петруши Гринева написан как будто в ответ Фонвизину).

Огромную роль в демократизации детской литературы сыграли такие выдающиеся деятели екатерининской эпохи, как Н. И. Нови­ков, Н.Г.Курганов, А.Т.Болотов, Н.М.Карамзин. Они настой­чиво прививали юным читателям мысль о добродетелях, не завися­щих от сословной принадлежности человека, всемерно расширя­ли представления детей о мире. Н.Г.Кургановым (1725- 1796) со­здана первая книга энциклопедического характера для детей стар­шего возраста - «Российская универсальная грамматика» (1769, позже была издана под названием «Письмовник»). А. Т. Болотов (1738-1833) написал для учеников своего пансиона «Детскую философию, или Нравоучительные разговоры между одною гос­пожой и ея детьми, сочиненные для поспешествования истинной пользе молодых людей», несколько пьес для организованного им детского театра, стихи и другие произведения.

Николаю Ивановичу Новикову (1744-1818), непримиримому критику Екатерины II, просветителю, писателю и издателю сати­рических журналов, принадлежит честь организации первого в Рос­сии журнала для детей - «Детское чтение для сердца и разума». Журнал выходил с 1785 по 1789 год еженедельно как бесплатное приложение к газете «Московские ведомости» и был адресован детям от шести до двенадцати лет. Тут были и познавательные статьи по разным отраслям знания, и повести, рассказы, пьесы, сказки и забавные истории, а также басни, загадки, остроумные шутки, написанные правильным разговорным языком, эмоционально и живо. Назидательные мысли чаше всего облекались в форму обра­щения к маленькому читателю или в поучительную шутку, про­зрачную аллегорию. «Детское чтение для сердца и разума» заложи­ло важнейшие традиции отечественной детской периодики: энцик­лопедизм в сочетании с художественностью, уважение, доверие к сознанию ребенка, правдивость и оптимистичный тон.

Влияние журнала на становление нескольких поколений дво­рянских детей огромно. Свидетельство о том оставил Ф.М.Досто­евский. Его автобиографический герой-писатель из романа «Уни­женные и оскорбленные» (1861) вспоминает «золотое, прекрасное время» детства, «как достали нам тогда однажды "Детское чтение", как мы тогда убежали в сад, к пруду, где стояла под старым густым кленом наша любимая зеленая скамейка, уселись там и начали читать "Альфонса и Далинду" - волшебную повесть. Еще и теперь я не могу вспомнить эту повесть без какого-то странного сердечного движения, и когда я, год тому назад, припомнил Наташе две пер­вые строчки: "Альфонс, герой моей повести, родился в Португа­лии; Дон-Рамиро, его отец" и т.д., я чуть не заплакал».

Помимо журнала для детей Новиков издавал сборники произ­ведений учеников московского Благородного пансиона: «Распус­кающийся цветок» (1787) и «Полезное упражнение юношества» (1789). Заложенная им традиция издательской поддержки творче­ства детей и подростков дала быстрые и яркие результаты. Ученик пансиона в 1797-1800 годах Василий Жуковский, в будущем ве­ликий поэт и переводчик, был в числе участников печатного аль­манаха «Утренняя заря», который готовился Собранием воспи­танников Университетского Благородного пансиона.

Александр Семенович Шишков (1754- 1841) - крупнейший де­ятель славянского Возрождения - общественного движения рубежа XVIII -XIX веков. Его патриотическое мировоззрение строилось на идее единства и равноправия русского и других славянских язы­ков, шире - всего славянского мира. Язык и литературу Шишков также рассматривал в единстве - как словесность. Слово и язык он провозгласил основами литературы и человечества. О словесности он радел неустанно на всех постах, которые довелось ему зани­мать: адмирал, член Государственного совета, статс-секретарь при Александре I, президент Российской Академии, Министр народ­ного просвещения и духовных дел неправославного исповедания. Своей деятельностью Шишков способствовал преемственности культурных традиций разных царствований - Екатерины II, Пав­ла I, Александра I, Николая 1. Одной из традиций, соединяющей XVIII и XIX века, было возрастание «народного духа» в детской литературе.

Следуя за учением М.В.Ломоносова о «трех штилях» речи, Шишков разделил все произведения на «три словесности»: к пер­вой отнес священные книги, ко второй - народное творчество, к третьей - произведения, подражающие западным образцам по моде XVIII века. Противником всего чужеземного он не был, но выступал против «смешения французского с нижегородским» (по выражению Грибоедова).

Шишков начал теоретическое осмысление фольклора и ввел фольклор в область академических и эстетических интересов рус­ских филологов, писателей, общественных кругов. Этот шаг имел огромное значение для всей дальнейшей судьбы русской детской литературы.

Много лет идейным противником Шишкова был Карамзин. Их разногласия начались с подхода к развитию литературного языка. Карамзин полагал, что в его основу нужно положить разговорный язык образованных слоев общества, он допускал заимствования из других языков. Шишков считал образцом обработанный язык старинных книг, был против использования иноязычных слов, так как, по его мнению, это ведет к утрате народом собственного образа мыслей. Старинное книжное красноречие сочетал он с на­родным слогом:

Сидит сова на печи, крылышками треплючи. Оченьками лоп-лоп, Ноженьками топ-топ.

В целом язык русской литературы был ближе к карамзинской художественной прозе, однако язык древних рукописей оказал большое влияние и на самого Карамзина, а также на Пушкина и писателей его круга. Вследствие долгой борьбы между «архаиста­ми» и «новаторами» русская детская литература стала обладать ши­роким лексиконом, в который редко допускались разговорные сло­ва и выражения, а заимствования подчинялись славянизмам. Дет­ские писатели могли придерживаться «шишковского» или «ка-рамзинского» пути, но большинство из них в XIX веке предпочли консервативный слог, делая новаторскому слогу уступки. В итоге литература для детей позапрошлого века более консервативна в отношении языка, нежели литература для взрослых, отчасти кон­серватизм передался и детским изданиям XX века.

Вслед за Ломоносовым Шишков призывал писателей соблю­дать строгое соответствие языковых средств выбранному стилю. Нельзя было смешивать «высокие» и «низкие» слова и конструк­ции. Ревностно следил он за чистотой языка от наслоений и несо­образных смешений. Во многом благодаря Шишкову были сфор­мированы требования к языку детской книги и заложены основы ее художественной критики.

К литературным занятиям Шишков обратился на рубеже 1770- 1780-х годов, еще служа во флоте. По совету тогдашнего прези­дента Российской Академии С. Г.Домашнева он переводил книги из серии «Детская библиотека» немецкого педагога И. Г. Кампе

(1746 - 1818) - свод дидактических стихов и познавательных рас­сказов. В «Собрание детских повестей»* вошли не только перево­ды, но и собственные сочинения писателя. Он посвятил этот труд Е.Р.Дашковой; именно соратница Екатерины Великой, новая глава Академии, распорядилась издать книгу. После первого издания в 1787 г. книга много раз перепечатывалась, а отдельные произведе­ния из нее публиковались вплоть до конца XIX века.

В 1785-1789 годах Шишков постоянно сотрудничал с просве­тителем и книгоиздателем Новиковым. В 1796 г. он был принят в сочлены Российской Академии «в уважение похвальных опытов в российском слове». Под опытами имелись в виду прежде всего произ­ведения для детей, а также перевод книги «Морское искусство». Так в сферу деятельности Академии вошла детская литература: ин­терес к ней состоял не в изучении, а в пополнении и развитии на современном уровне. Заметим, что Шишков, возглавив Академию, рекомендовал к приему Карамзина, Пушкина и других литераторов.

На рубеже XVIII -XIX веков Шишков стал известнейшим дет­ским писателем. Свои произведения для детей он включил в пер­вый том семнадцатитомного собрания сочинений (1817- 1839), тем самым заложив традицию среди писателей вычленять этот особый вид творчества и отводить ему первое место в наследии (к примеру, так построены собрания К.И.Чуковского и С.Я.Маршака).

Переводы Шишкова, по общепринятой практике того време­ни, были русифицированными пересказами; герои переименовы­вались и со всею обстановкой переносились в Россию, перевод­чик переделывал все, что хотел. Шишков, с его бережным отно­шением к слову, избежал обычной в таких книгах грубости. Он дал образцы настоящего искусства для начинающих читателей.

Шишков впервые соединил с детской книжной поэзией на­родную песню, детскую игру, ввел элементы детского фольклора. Это соединение положило начало новой художественной тенден­ции, особенно важной для литературы XX века, - передавать детский слог. Например, «Колыбельная песенка, которую поет Аню­та, качая свою куклр> помимо удачной попытки народным сло­гом изложить книжное назидание интересна приближением к живой детской речи:

На дворе овечка спит, Хорошохонько лежит, Баю-баюшки-баю Не упрямится она, Но послушна и смирна,

Баю-баюшки-баю. Не сердита, не лиха, Но спокойна и тиха, Баю-баюшки-баю.

1 Жанры в то время не имели столь четких обозначений, как сегодня. Под «повестями» подразумевались нравоучительные рассказы, басни, сказки, стихи. «Сказкой» могло именоваться любое повествование в прозе и стихах, сохраняю­щее связь с устным сказыванием.

Соединял Шишков и фольклорную закличку с лирическим описанием и детской молитвой:

Кань на землю, дождик, кань! Хлеб на нивах пропадает. Вянут, вянут все цветы. <...>

Ах, не дай цветкам увянуть, Червячку в траве истлеть, И деревьям всем засохнуть, Кань на землю, дождик, кань! <...>

Вот и дождик, вот и он!

Пьют цветочки увядавши, Пьют сухие семена! <...>

Червь, на травке изнемогший,

Насыщается и пьет!

Ты сего создавший червя, Всяку травку, весь свой скот, Все древа и все листочки, Будь благословен Творец!

Вместе с детским слогом в литературу шире входила сама дет­ская жизнь с ее реальными переживаниями. Например, в «Песен­ке на купанье» переданы шум, движение, множество фигур и де­талей. Назидательная идея здесь не так важна, как изображение, напоминающее о более поздней реалистической поэзии «некра­совского» типа:

Кто дале не смеет, У краишка стой; А кто не робеет, Ступай тот за мной. Не бойтесь, идите, Здесь омутов нет; Смотрите, смотрите, Как Миша плывет.

По самые груди Иду в глубину. Эй, добрые люди, Прощайте: нырну. Какое приволье Купаться в реке! Раздолье, раздолье В таком холодке!

Смотрите, Петруша Плывет на спине; А там вон Андрюша Верхом на бревне. Эй, брат, не свалися С коня своего; Держися, держися, Приляг на него.

Взгляните, кружками Здесь в кучке стоят И воду руками Полощут, мутят: Какие же визги У них и содом! А брызги, а брызги Летают кругом!

Стихотворение «Николашина похвала зимним утехам» - при­мер интуитивно найденной «заповеди для детских поэтов» (по позднейшей формулировке Чуковского) - ставить рифмующие­ся слова как можно ближе друг к другу. Были найдены поэтом и приемы претворения личного детского впечатления в обобщен­ную и вместе с тем живую картину:

В зимний холод Всякий молод, Все игривы. Все шутливы. В долгу ночку

К огонечку Все сберутся, Стары, малы Точат балы И смеются.

А как матки Придут святки, Тут-то грохот, Игры, хохот. О какие Тут дурные На игрище Есть личищи! А плутишкам.

Ребятишкам Там и нравно, Где забавно, Где пирушки, Где игрушки, И где смехи.

Скачки, пляски, Песни, сказки, Все утехи.

Кроме стихов Шишков писал для детей басни, поучительные сказки и рассказы, «разговоры» отца или матери с дитем на по­знавательные темы, например, что есть человек, тело (т.е. мате­рия). Есть у него и пьесы в стихах и прозе, удобные для детских декламаций и театрализации.

Назидание - ведущая идея всех этих произведений, она вос­ходит к педагогическому учению Ж. Ж. Руссо: процесс воспита­ния уподоблен садоводству, а природа - саду Господа Бога. Дитя в саду - характерный персонаж литературы и изобразительных искусств XVIII - XIX веков. В «Собрании детских повестей» часто встречаются сюжеты о садах и садовниках.

Дидактические примеры иногда трагичны: два брата застрели­ли друг друга, вопреки запрету взяв заряженные пистолеты. Одна­ко больше смешных примеров. Непослушание часто оборачивает­ся для героев гибелью, но смерть их комична. Например, молодая муха, погибая в кипящем супе, произносит слова покаяния и поучения. А вот как заканчивается пьеска «Кошка, мышь и мы­шонок» о том, как опасно для неопытных детей не слушаться старших:

Поль, дурочка, не бось!

Мышонок. Иду... ах пропадаю!

Она душит меня! ...ой больно!., умираю! Мышь.

Уж поздно! По делам мучение неси, Совета не приняв, спасенья не проси.

Условность в произведениях Шишкова ближе к аллегории, она не переходит в волшебство и фантастику. Лешие, домовые и про­чие мифологические персонажи исключены. Высмеиваются но­чные страхи ребенка: «Пойдем, я покажу тебе причины / Твоих боязней всех пустых», - говорит сестра робкому брату (стихо­творный рассказ «Страх в потемках»). Так сказалось наследие куль­туры Просвещения с ее упованием на разум.

Флотской профессии поэт отдал дань в «Песне юного мореплава­теля по утишении бури». Дети узнали ведущие мотивы русских литературных марин 1: покой и буря на море, труды и праздники моряков, красота корабля:

Радуйся, корабль, стремяся, Воду надвое деля: Скоро с мачты, веселяся, Закричит матрос: земля!

Произведения Шишкова читали несколько поколений детей. В оценке А.С.Пушкина, Шишков был «друг чести, друг народа». Высоко отзывались о нем С.Т.Аксаков, автор сказки «Аленький цветочек» и повести «Детские годы Багрова-внука», И. А. Гонча­ров, автор «морского» романа «Фрегат "Паллада"» - одной из любимых книг детей и подростков.

Николай Михайлович Карамзин (1766- 1826) известен прежде всего как крупнейший историк и глава русского сентиментализма (литературного направления рубежа XVII -XVIII веков; согласно идеям сентименталистов, чувствительное сердце выше рассудка). Для детей Карамзин написал и перевел около 30 произведений, большая часть которых появилась на страницах новиковского «Дет­ского чтения для сердца и разума». Отличительные черты поэзии и прозы Карамзина - идеализация человека и поэтизация приро­ды, нежность и теплота в изображении внутреннего мира героев и их нравственных отношений. В его «Анакреонтических стихах», (1788) повести «Евгений и Юлия» (1789) и других произведениях для детей воспеваются благородная дружба, чистая любовь, кра­сота природы и человека. Среди сказок выделяется «Дремучий лес» (1795), произведение, напоминающее «страшные» истории, ко­торые бытуют в детской среде в качестве фольклорного жанра. Повесть Карамзина «Бедная Лиза» (1792) была одним из самых популярных произведений детского и юношеского чтения. Так, племянница А.И.Герцена Т.П.Пассек вспоминала, что в семи­летнем возрасте, читая «Бедную Лизу», она так рыдала, что засы­пала на мокрой подушке.

Связь детской литературы с фольклором утвердилась сравни­тельно поздно, на рубеже XVIII -XIX веков. На протяжении XVII и почти всего XVIII века активно функционировала система ди­дактических жанров, рожденная письменной литературой Евро­пы и России: различные «зерцала», «беседы», «разговоры», «пу­тешествия», «письма», басни и притчи. Начиная с эпохи сенти­ментализма, жанрово-стилевая система детской литературы транс­формировалась и национализировалась под влиянием былин, вол­шебных сказок, преданий, песен. Мир ее расширился, сделался

Марина (от лат. таппик) - жанр живописи , изображающий морской пейзаж.

менее условным: хотя и присутствовали в нем прежние Зефиры и Флоры, но пространство и герои были русскими, чувства были не «должными», а действительными и потому противоречивыми. Уныние и печаль, которые отрицала Екатерина II, заняли в сен­тиментальной поэзии равное место с радостью и весельем. Выс­шим из чувств была признана «прекрасная меланхолия». Программ­ное стихотворение Карамзина «Весенняя песнь меланхолика» (1788), в котором описано противоречие между состоянием при­роды и настроением юного героя, автор поместил в журнал «Дет­ское чтение для сердца и разума». Так было положено начало ли­рическому психологизму в детской поэзии.

Своей «богатырской сказке» «Илья Муромец» (1794) Карамзин в качестве эпиграфа дал фразу французского баснописца Ла-фонтена: «Говорят, что мир стар; я этому верю; и все же его прихо­дится развлекать, как ребенка». Карамзин передал новое состоя­ние русской культуры: настало время усталости от диктата разу­ма, потребовалась литература демонстративно развлекательная.

Русские читатели второй половины XVIII века переживали повальное увлечение сказками. До дыр зачитывали сборники М.Д.Чулкова «Пересмешник, или Словенские сказки» (1766 - 1768), В.АЛевшина «Русские сказки, содержащие древнейшие повествования о славных богатырях, сказки народные и прочие, оставшиеся через пересказывание в памяти приключения» (1780 - 1783). Энтузиасты принялись записывать сказки своих дворовых. Няньки могли теперь без опаски сказывать простонародные сказ­ки вверенным их заботам детям.

Писатели угадали настроение публики и предложили ей стихи и сказки о феях, богах и богатырях, сложенные по законам лите­ратуры. В моду вошла «легкая» поэзия, воспевшая радости жизни. Писатели не собирались потакать низкому вкусу, напротив, они воспитывали новый вкус, настаивая на необходимости поворота от вненациональных мифологических образов и тем к нацио­нальным, заимствованным из русского фольклора. Они создавали в галантных сказках и стихах русский Олимп, куда поместили пер­сонажей былин, лубочных романов, волшебных сказок и легенд.

Хотя для сентименталисте кой сказки в целом характерно сме­шение античных, средневековых, европейских и славянских мо­тивов, деталей светских и простонародных, чувств наивных и глу­боких, все-таки национальное мировидение побеждает в ней.

Сказки писателей-сентименталистов из салонов перемешались постепенно в детские комнаты. Лицеист Пушкин отдал дань сти­хам сентименталиста И.Ф.Богдановича, прежде всего его сказке «Душенька» (1783), восходящей к сказке античного писателя Апу­лея «Амур и Психея», а также к повести Лафонтена «Любовь Пси­хеи и Купидона» (1669). Мотивы этого сюжета прозвучат в роман­тической поэме-сказке Пушкина «Руслан и Людмила».

На рубеже XVIII-XIX веков в жанре «легкой» поэзии создавали свои сказки И.И.Дмитриев («Причудница», 1794), А.Х.Востоков («Полим и Селина», 1811), а также Н.М.Карамзин («Илья Муро­мец», 1794).

Прозаическая авторская сказка также вступила в новый этап раз­вития. Так, в 1792 году Н.М.Карамзин пишет сказку «Прекрасная царевна и счастливый карла» - по мотивам сказки Ш.Перро «Рике с хохолком». Сказка Карамзина получилась принципиально иной: она именно о любви, а не о способе убедить глупую красавицу в достоинствах уродливого умника - претендента на ее руку. В ней совсем нет изображения зла (конфликт между персонифицирован­ными Добром и Злом вообще не свойствен сентиментальной сказ­ке). Зато появляется художественный психологизм - в изображе­нии тайно страдающей Прекрасной Царевны и переживающего мучительные сомнения ее отца, Царя Доброго Человека. Все конф­ликты, даже военные, разрешаются согласно естественным поня­тиям о добре. Добро борется здесь не со злом, а с сомнением.

Сказки эпохи сентиментализма сегодня покажутся читателю наи­вными, смешными. Однако в детской литературе чувствительным сюжетам и беспредельно добрым героям всегда есть почетное место.

Благодаря литературе сентиментализма читатели младшего и среднего возраста получили произведения, пробуждающие не столько разум, как в литературе классицизма, сколько чувство. «Чувствительный человек», воплощавший добро и красоту, сде­лался нравственно-эстетическим идеалом детской литературы.

Процесс становления и укрепления светской культуры в XVII - XVIII веках привел к формированию сначала детской по­эзии, затем прозы и драматургии.

Переход от средневекового типа культуры к новому типу, осуществлявшийся в XVII -XVIII веках, вел к признанию в ре­бенке личности и к появлению в начале XIX столетия такой лите­ратуры для детей, которая способна доставить ребенку не только пользу, но и наслаждение.

Классицистская идея просвещенного разума и сентимента-листская идея чувствительного сердца были в равной степени по­лезны для развития русской детской литературы.

Дидактические жанры детской литературы трансформирова­лись под влиянием некоторых форм фольклора, к которому стали проявлять интерес писатели рубежа XVIII -XIX веков.

Устное народное творчество, народный театр, народная книж­ность и собственно литература - важные источники литературы для детей, подготовившие почву для рождения детской книжно­сти и питающие ее до нынешних времен.

Там печатали богослужебные книги, выпускали буквари, которые поль-зовались очень большим спросом. В середине XVII в. в России открылась первая книжная лавка в Москве.

Научная литература

В 17 веке в России появились описания вновь открытых земель, первые карты городов Сибири, были составлены карты Российского госу-дарства. У образованных людей при дворе отсутствовали сомнения в правоте гелиоцентрической системы Коперника. Были переведены научные книги по анатомии, физиологии, металлургии, военному делу и другим отраслям современных знаний. Появились первые научные исследования по родной истории и геополитике.

Летописи и поэзия

Дворяне, монахи, подьячие и даже кре-стьяне описывали события своего времени в летописных и личных воспоминаниях. Среди образованных людей принято было писать друг другу письма и стихи. При дворе стала в моде поэзия. Учёные, писатели и поэты пользовались большим почётом и в царском двор-це, и на посаде.

Светская литература

Горожане России создали в XVII веке свою, светскую, литературу. Она выражала их особый взгляд на быстро меняющийся мир. Все боль-ше читающих людей было и среди свободных крестьян: к концу XVII в. грамотным был уже каждый пятый!

Повести

Складывались казацкие повести о походе Ермака, о взятии Азо-ва. Появились сатирические повести, в которых высмеивались не-справедливые порядки, критиковались дурные представители вла-сти и церкви.

Газета и почта

Повесть о Горе-Злосчастии

Были и произведения, которые резко осуждали отказ от хороших обы-чаев. В «Повести о Горе-Злосчастии» рассказано о «добром молодце» из купеческой семьи, который нарушал старые, патриархальные, правила, от-казывался «от отцова учения», хотел жить своим умом и опытом. И за это поплатился личным счастьем, богатством и свободой .

По-весть о Ерше Ершовиче

Известна старинная русская сатира XVII века — «По-весть о Ерше Ершовиче». Она написана в духе волшебных сказок. В Ростовском

ЛИТЕРАТУРА XVII В.

XVII веку суждено было продолжить и развить тенденции, наметившиеся в литературе эпохи русского Предвозрождения. Именно этот век, по словам Д. С. Лихачева, «принял на себя функцию эпохи Возрождения, но принял в особых условиях и в сложных обстоятельствах, а потому и сам был «особым», неузнанным в своем значении».

Это был век, когда «прочно укоренившиеся за шесть веков литературные жанры легко уживались с новыми формами литературы: с силлабическим стихотворством, с переводными приключенческими романами, с театральными пьесами, впервые появившимися на Руси при Алексее Михайловиче, с первыми записями фольклорных произведений, с пародиями и сатирами».

Характерной чертой литературы XVII в. явилось ее разделение на литературу официальную, «высокую» и демократическую.

Официальная литература первых десятилетий XVII в. сохраняет внешне непосредственную связь с литературными традициями прошлого века. Но важнейшим фактором, определившим новое в ее развитии, явилась сама историческая действительность. Русь переживала едва ли не самый сложный период своей истории, получивший в историографии выразительное наименование Смутного времени. Авторы исторических повествований, в немалом количестве появившихся в это время, пребывают в смятении, видя «беды», пришедшие «на все преславное Российское царство». Но смятение не приводит к душевной расслабленности, не уводит их от волнующих политических и военных проблем; напротив, литературные произведения этого времени необычайно темпераментны, публицистичны, их авторы настойчиво ищут причины постигших страну бедствий. Их уже не удовлетворяет традиционное объяснение средневековой историографии, что бог «наказывает» страну «за грехи наши», они ищут виновников бедствий, пристально всматриваясь в своих современников.

Именно в произведениях, повествующих о событиях Смуты, происходит открытие человеческого характера во всей его сложности, противоречивости и изменчивости. В старой историографии, например в хрониках, разумеется, отмечались перемены в образе мыслей и в поступках того или иного исторического лица. Но такие изменения лишь фиксировались, хронист радовался исправлению грешного, негодовал развращению праведного, но не пытался объяснить эту эволюцию индивидуальными чертами характера данного лица. Писатели XVII в. уже хорошо понимают связь поступка с характером, сложность и изменчивость самих характеров.

В исторических сочинениях начала XVII в. авторы пытались осмыслить происходящее, оставить о нем память потомкам, а в ряде случаев оправдать и объяснить свои собственные политические пристрастия или поступки.

В литературе XVII в. восстанавливается репертуар беллетристических памятников XV в.: появляются многочисленные списки «Сербской Александрии», «Повести о Дракуле», «Повести о Басарге», переводного сборника басен «Стефанит и Ихнилат», «Сказания об Индийском царстве» и т. д.

Это нельзя объяснить только лучшей сохранностью более поздних рукописей XVII в.; несомненно, сказывается снятие «цензурного запрета» на беллетристические «неполезные» повести. Кроме того, эти памятники находят свою литературную среду среди новой волны переводов XVII в., таких, как переводы рыцарских романов («Повесть о Бове», «Повесть о Брунцвике», «Повесть об Аполлонии Тирском» и им подобных), сборников занимательных новелл («Фацеции») или не менее занимательных псевдоисторических преданий (сборник «Римских деяний»).

Создаются новые редакции «Повести об Акире», «Повести о Трое», «Девгениева деяния».

Произведения XVII в., даже те, которые могут быть отнесены к его официальной литературе, свидетельствуют об эмансипации жанров и героев, которую мы отмечали в «Повести о Басарге» или в «Повести о Петре и Февронии», - последнюю лишь формально можно отнести к жанру житий.

Столь же не похожа на традиционный жанр сказания о поставлении монастыря и «Повесть о Тверском Отроче монастыре».

«Повесть о Тверском Отроче монастыре». В повести рассказывается, как некий отрок (здесь в значении - слуга, младший дружинник) тверского князя Ярослава Ярославича Григорий полюбил красавицу Ксению, дочь деревенского пономаря. Юноша просит у ее отца дать согласие на их брак, но тот явно смущен: брак его дочери с Григорием кажется ему слишком неравным. Однако Ксения советует отцу принять предложение Григория. Идут последние приготовления к свадьбе; венчание должно состояться в церкви того села, где живет невеста.

Тем временем князь, такой же молодой и красивый, как и его любимец-слуга, отправляется на охоту. Случайно он, следуя за улетевшим от него любимым соколом, попадает в то село, где готовится свадьба Григория и Ксении. Князь входит в дом невесты, где она сидит со своим женихом и гостями, и вдруг Ксения объявляет собравшимся: «Востаните вси и изыдите во стретение своего великаго князя, а моего жениха». Затем она обращается и к изумленному, как и все, Григорию со словами: «Изыди ты от мене и даждь место князю своему, он бо тебе болши и жених мой, а ты был сват мой». Князь, увидев красоту Ксении («аки бы лучам от лица ея сияющим», - скажет автор), «возгореся... сердцем и смятеся мыслию»; в тот же день он обвенчался с Ксенией в сельской церкви. Огорченный отрок покидает своего господина. После трехлетних скитаний Григорий с помощью князя основывает под Тверью мужской монастырь, где и постригается под именем Гурия.

Как и Феврония, Ксения сама устраивает свою судьбу: именно она отказывает Григорию и объявляет князя своим женихом. Но прав и Д. С. Лихачев, утверждая, что «Ксения, собственно, пассивная героиня. Эта красавица не любит никого, ее любовь - и суженая и этикетная». В этой противоречивости образа Ксении наглядно отражаются сложные переплетения старого и нового в литературе XVII в.

Действительно, с одной стороны, перед нами, бесспорно, новые черты: эмансипируется жанр - в повести сочетается тема земной любви и тема создания монастыря, эмансипируется образ литературного героя: женой князя становится мудрая дева Ксения, наконец, движущей силой сюжета является любовный треугольник. Но с другой стороны, религиозной экзальтацией веет от Ксении. Она действует не из корыстных или чувственных побуждений, а подчиняется «божьему повелению»; князь накануне своей неожиданной свадьбы видит вещий сон, попадает в село он не совсем случайно: его привело чудо, охотничий сокол, который так и не дался князю в руки. Сокол уселся на церкви, несмотря на призывы княжеских слуг «никакоже думаше слетети к нима, но крилома своима поправливаяся и чистяшеся». Когда князь после венчания выходит с Ксенией из церкви, сокол, «видя господина своего идуща с супругою своею, сидя на церкви начат трепетатися, как бы веселяся и позирая на князя», затем на зов князя он слетел вниз и «сяде на десней его руце и позирая на обоих, на князя и на княгиню». Это чудо несомненно связано с божьей волей, на которую ссылается Ксения; напомним, что сокол - символ жениха, и недаром князь видел в вещем сне, как сокол, «все стадо птиц разогнав, поймал голубицу красотою зело сияющу, паче злата, и принесе» ее князю.

«Повесть о Фроле Скобееве». Плутовская новелла ХVII в. достигает своего совершенства в «Повести о Фроле Скобееве». В отличие от бедняка-неудачника «Повести о Шемякином суде», Фрол, мелкий чиновник (он площадной подьячий или ябедник, промышляющий перепиской и составлением юридических бумаг и ведением дел своих клиентов), сам настойчиво, любыми средствами устраивает свою судьбу. Он хитростью женится на дочери знатного стольника Нардина-Нащокина Аннушке и становится наследником движимого и недвижимого имущества своего тестя.

Авантюрная повесть о Фроле Скобееве интересна нам не столько похождениями героя: она знаменует собой решительный отказ от всех тех условностей в изображении характеров, поведения и передачи речи персонажей, которые так отягощали, например, занимательный сюжет «Повести о Савве Грудцыне». Здесь герои говорят не высокопарными книжными фразами и не изящными, но безликими репликами сказочных героев, а языком, свойственным людям определенного социального положения и определенных характеров. Приведем небольшой фрагмент из этой повести. Фрол приезжает со своей женой Аннушкой в дом тестя. После гневных попреков дочери и зятю Нардин-Нащокин садится с ними обедать, наказывая слугам отвечать всем посетителям: «Временя такого нет, чтобы видеть столника нашего, для того зь зятем своим, с вором и плутом Фролкою, кушает». Уже в этой фразе расставлены необходимые психологические акценты.

После обеда между стольником и Фролом происходит такой разговорС«Ну, плут, чем станешь жить?» - «Изволишь ты ведать обо мне, - более нечим, что ходить за приказным делам». - «Перестань, плут, ходить за ябедою! Имения имеется, вотчина моя, в Синбирском уезде, которая по переписи состоит в300-х дворех. Справь, плут, за собою и живи постоянно». И Фрол Скобеев отдал поклон и з женою своею Аннушкою и пренося пред ним благодарение. «Ну, плут, не кланейся; поди сам справляй за себя», - нетерпеливо заканчивает беседу стольник.

Живость и естественность диалога и всей сцены несомненны. Но в повести есть и еще одна примечательная для литературного развития XVII в. деталь: она совершенно лишена дидактизма. Читатель сам должен решить, с кем останутся его симпатии: с плутом ли Фролом или с уязвленным в своей гордости, обманутым собственной дочерью стольником.

«Повесть о Фроле Скобееве», написанная, видимо, в самом начале XVIII в., явилась своеобразным итогом развития демократической новеллы.

Силлабическая поэзия XVII в. Симеон Полоцкий. XVII век стал первым веком русской книжной поэзии. Обращение к новой области словесного искусства было чрезвычайно интенсивным, интенсивным настолько, что к концу столетия обилие поэтов и обилие стихотворной продукции приводит даже к некоторой девальвации стихотворства. Создалось представление, что в «мерные строки» можно облечь любую тему, любой предмет... В сознании русских стихотворцев второй половины XVII в. не было противоположения поэзии и стихотворства». В начале следующего века Феофан Прокопович специально подчеркнет, чтофункция поэзии «искусством изображать человеческие действия и художественно (курсив наш. - О. Т. )изъяснять их для назидания в жизни».

Русская литература 17 века - новый этап развития литературы, появились новые жанры.

17 век был переломным этапом для истории русского государства. За сто лет страна прошла сложный и тернистый путь от "смутного времени”, когда сама идея оставаться России самостоятельной, стояла под большим вопросом, до "становления ее на дыбы” царем-реформатором при выборе нового пути развития.

Все эти перемены нашли свое отражение и в литературе. Возникали новые жанры, рождались новые сюжеты, появлялись новые герои.

Публицистическая литература

Не смотря на то, что сам термин публицистика появился гораздо позднее, но именно в этом жанре можно определить те грамоты, которые рассылались по городам и монастырям русским. Грамоты содержали речи русских патриотов, таких как патриарх Гермоген и его единомышленники.

В этих грамотах были рассуждения о настоящем положении государства. Они содержали пламенные призывы бороться с захватчиками-чужеземцами и предателями. Описывались в них подвиги святых, которые покровительствуют России и простых русских людей.

Достоверно известно, что после одной из таких грамот и было собрано ополчение, которое возглавили Минин и Пожарский, окончательно прогнав поляков с русской земли. Помимо этого появлялись повести патриотического содержания – о государственности, об укреплении царской династии. Такая как, "Новая повесть о преславном Российском царстве и великом государстве Московском”.

Историческая повесть

Стали появляться произведения не только о конкретно произошедшем событии, но и о людях участвовавших в них. Персонажи этих произведений не обязательно цари и воеводы, но и простые люди, имена которых не найдешь в Летописях. Пример этого жанра "Повесть об Азовском сидении донских казаков”.

А в другом историческом произведении 17 века "Повести о начале Москвы” уже появляется и романтический, или как сказали бы сейчас, любовный сюжет. Автор повествует о личной жизни героев, их отношениях, переживаниях, чувствах. Таким образом, появляются предпосылки беллетристики, которую читают не для получения знаний, а для удовольствия.

Бытовой жанр

Привычное для русского читателя Житие трансформируется и превращается в бытовой жанр, хотя по-прежнему это явно выраженные фольклорные произведения. Только теперь автор не стесняется повествовать в автобиографической манере или делать главным героем конкретного человека, или даже женщину, пусть и дворянку.

"Повесть о Юлиании Лазаревской” – это одновременно историческое, бытовое, лирическое и, в чем-то даже, приключенческое произведение. И хотя здесь героиня не вымышленное лицо, но автор позволяет себе приписать ей чисто умозрительные черты характера, чтобы усилить ее нравственный образ.

Жанр бытовой повести позволяет описывать не только исторических, но и вымышленных героев, которых можно наградить необходимыми для более занимательного сюжета чертами характера. Очень интересный пример этого жанра "Повесть о Горе и Злосчастье”. В этом произведении переплетаются и фольклор, и публицистика, и история, а в итоге типичная беллетристика или художественное произведение. Кстати, его сюжет о поиске своего собственного пути в жизни молодым человеком, актуален и сейчас.

Сатира

Впервые появились произведения чисто сатирического содержания. Авторы позволяют себе обличать глупость, ханжество, невежество во всех слоях общества, не делая послабления и духовенству. "Повесть о Шемякином суде” вполне можно рекомендовать к обязательному чтению современных вершителей правосудия.